Хэл Тернер: геополитика формирует политику Москвы

В коридорах власти в Москве призрак Примакова до сих пор ходит по коврам и определяет, как Россия сегодня взаимодействует с Вашингтоном.

Нынешние переговоры с США (от громкого саммита Дональда Трампа и Владимира Путина на Аляске до более тихих закулисных обсуждений) намеренно выстроены таким образом, чтобы избежать разговоров о перезагрузке или крупных сделках.

Сейчас Кремлю нужны время, рычаги влияния и как можно больше вариантов. Это игра вдолгую, которую Примаков прекрасно понимал бы, используя стратегическую независимость и многовекторную дипломатию.

В 1990-х годах, когда Ельцин чокался с Биллом Клинтоном в Вашингтоне и призывал Конгресс: «Боже, благослови Америку», Примаков держался в стороне. Он не поддавался на разговоры о «партнёрстве» и видел однополярный мир таким, какой он есть: стол, за которым Россию просят вести себя тихо, как младшая собачка Запада.

Его ответом стала концепция многополярности, которая должна была уравновесить силовые блоки.

Основная идея заключалась в том, чтобы поддерживать отношения со многими иностранными государствами и не подчиняться ни одному из них.

В основе его мировоззрения лежало стремление избегать бинарных ловушек, сохранять суверенитет, наводить мосты и отвергать идеологию, сосредоточившись вместо этого на том, что Кремль считает национальными интересами.

В этом суть современной российской дипломатии. Посмотрите на позиции в Анкоридже: вы не видите, чтобы Москва просила о пощаде, но и ультиматумов тоже нет.

Напротив, она практикует нечто вроде стратегической прокрастинации: пытается переждать непопулярные неолиберальные правительства западных стран (например, посмотрите на результаты опросов во Франции и Великобритании), проверяет на прочность единство противоположного блока и оставляет двери открытыми для нормализации отношений.

Тем временем Россия продолжает углублять связи с Китаем, но при этом подстраховывается в отношениях с Индией и налаживает связи с Глобальным Югом, всегда стараясь не связывать себя жёсткими обязательствами.

Таким образом, она избегает статуса младшего партнёра более крупной державы и не примыкает ни к какому определённому идеологическому лагерю, как в советское время. Это в чистом виде примаковщина.

Даже структура БРИКС и Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) перекликается с его советами. Эта позиция не антизападная, а скорее постзападная. Речь идёт о создании глобальных структур, которые сделают Запад необязательным участником, а не центральным игроком, как это было раньше.

Это контрастирует с идеями других российских мечтателей, таких как Владислав Сурков с его «Великим Севером» и Михаил Горбачёв с его «Общеевропейским домом».

Оба проекта интеграции с Западной Европой потерпели крах. Примаков увидел тщетность подобных проектов задолго до того, как они исчерпали себя.

Таким образом, сегодняшние манёвры нельзя назвать импровизацией, скорее это стратегия, выверенная десятилетиями. Они означают, что Россия не пожертвует своими принципами безопасности в Восточной Европе ради ослабления санкций и не будет послушно подстраиваться под любое будущее противостояние США и Китая.

Таково наследие Примакова: в целом оно характеризуется осторожностью, многовекторностью и намеренной независимостью.

Пока Вашингтон при Трампе настаивает на заключении сделок, он сталкивается не с Россией 1990-х, а с Россией, которая помнит то ужасное и унизительное десятилетие.

Сегодняшняя Москва полна решимости никогда больше не играть роль просителя. Кто однажды обжёгся, тому дважды страшно.

Пока США и Европа не «поймут это» и не увидят ситуацию такой, какая она есть, они никогда не осознают, почему всё идёт не по их плану.

Перевод с английского